Коронавирус разрушает экономику и здоровье граждан. Глава бизнес-объединения «Деловая Россия» и владелец фарм-компании «Р-Фарм» Алексей Репик считает, что знает рецепт. Правда, чтобы подлечить бизнес, государству нужно ежемесячно тратить почти полтриллиона рублей, а лекарство от COVID-19 придется ждать почти год.

 Спрос на препарат «калетра» против ВИЧ бьет рекорды. В Москве и Подмосковье он вырос в разы после того, как Минздрав рекомендовал его для лечения коронавируса. Считается, что основными бенефициарами пандемии выступают фарм-компании. Алексей Репик F 49, владелец производящего «калетру» «Р-Фарма», утверждает, что ажиотажный спрос несильно отражается на доходах компании. А вот российская экономика уже трещит по швам, предупреждает Репик, уже как глава бизнес-объединения «Деловая Россия». У бизнеса кончаются деньги, в то время как население сидит на карантине и в ожидании лекарства от коронавируса пытается сохранить последние сбережения. Еще чуть-чуть, и экономику накроет «кластерфак» (clusterfuck), диагностирует Репик: она схлопнется, как карточный домик, до половины всех частных компаний обанкротятся, а на улице окажутся от семи до десяти миллионов безработных. Есть ли выход, когда закончится карантин и скоро ли ждать вакцину от Covid-19, миллиардер рассказал в интервью Forbes.

 «Сейчас время спасаться»

На какие препараты «Р-Фарм» сейчас растет спрос?

Это те препараты, которые сейчас применяют для лечения пациентов с коронавирусом на основе рекомендаций Всемирной организации здравоохранения. Это «калетра», в первую очередь, это препарат «гидрохлорохин». Естественно, мы видим достаточно высокий рост спроса на эти продукты.

Спрос внутренний или и внешний тоже?

Есть и внешний, и внутренний, но мы, в первую очередь, отвечаем за то, чтобы не было дефицита в России.

А как вырос по сравнению с прошлым годом спрос?

«Калетра» — это препарат для инфицированных ВИЧ, это хронические больные, которые могут десятилетиями принимать препарат и спокойно жить. Для лечения коронавируса нужны разовые курсы, для ВИЧ-инфицированных — ежемесячные. Для ВИЧ-инфицированных нужно от миллиона до полутора миллионов упаковок в год. В одной упаковке 120 таблеток, это 120-180 млн таблеток в год. Одному больному коронавирусом нужно 4 таблетки в день, курс продолжается формально 28 дней, реально меньше, потому что люди либо выздоравливают, либо им этот препарат уже не помогает. Таким образом, одному больному коронавирусом требуется курс из 40-60 таблеток. То есть одной упаковки калетры достаточно для лечения двух больных. 

И сколько составляет фактический спрос?

Сейчас мы видим рост глобального спроса и увеличение стоимости субстанций, но мы пока ни пациентов с ВИЧ, ни новых пациентов с коронавирусом без препаратов не оставляем. Пришлось перейти на работу в три смены и выбросить все остальные продукты из линейки.

Как выросли доходы?

На сегодняшний момент мы продали 50 000 упаковок «калетры» для лечения больных коронавирусом. Одна упаковка стоит 5000 рублей. Это менее 1% выручки компании. Но сейчас не время делать бизнес, сейчас время спасаться.

«Калетра», если я правильно понимаю, это просто рекомендованный препарат, он не лечит коронавирус, он просто облегчает течение болезни.

Это препарат прямого действия, который влияет на вирусы. Насколько он влияет именно на этот вирус, пока сказать сложно. Статистически есть основания говорить, что этот препарат препятствует переходу заболевания в тяжелую форму у определенного количества пациентов. Другие препараты — фавипиравиры, ремдесивиры — тоже нацелены на то, чтобы не дать вирусу перейти в тяжелую форму. Вот это первый блок работы. Еще один препарат, наиболее активно использующийся сейчас, это «гидроксихлорохин». Это лекарство, которое раньше использовали от ревматоидных артритов и малярии. Вот такие продукты сейчас рекомендованы в качестве текущих подходов к терапии.

Вы сейчас тестируете еще два препарата?

В портфеле «Р-Фарм» есть два проекта. Один мы буквально незадолго до этого [до эпидемии] отправили на регистрацию в Министерство здравоохранения Российской Федерации по основному показанию – лечение ревматоидного артрита тяжелых форм. А второй у нас находился в фазе исследований для ряда других заболеваний: подагры, в первую очередь, а также перикардитов, ряда орфанных заболеваний. Эти два препарата — идеальные кандидаты для того, чтобы справиться с цитокиновым штормом и взять его под контроль. Люди умирают от коронавируса из-за того, что иммунная система начинает защищаться, выбрасывает цитокины, что приводит к полиорганной недостаточности — отказу органов, в первую очередь, легких, почек, и затем к смерти. В данном случае, я считаю, что системе здравоохранения очень повезло, что эти продукты в высокой степени готовности. Когда все началось, мы уже понимали, что они, скорее всего, будут востребованы. Мы совершили невероятный, я считаю, подвиг с точки зрения производства и быстрого масштабирования наших ресурсов. И уже сейчас эти продукты в системе здравоохранения. В прошлую пятницу мы получили разрешение на исследования и отправили продукты в медицинские центры.

Как они помогут от коронавируса?

У нас есть безусловная научная гипотеза и предпосылка, что они могут предотвратить основную причину смертности — цитокиновый шторм. И если это так, то они способны резко — как минимум, вдвое — сократить уровень смертности от коронавируса.  

А когда их пациенты получат?

Я думаю, что до конца апреля у нас будет статистика, а в мае мы будем иметь подтвержденный результат. 

И тогда эти препараты можно будет массово использовать?

Сразу же, как только получим подтверждение. Но самым тяжелым пациентам мы и сейчас будем их предоставлять. Но это только для тех, кто в тяжелой фазе. Кто уже либо в реанимации, либо на пути к реанимации.

У вас есть еще одна разработка — так называемая, «ловушка для коронавируса». С ней что происходит? Когда она может быть готова и действительно ли она может лечить сам коронавирус?

Мы считаем, этот препарат должен очень хорошо справляться с коронавирусом. Это белок, который очень похож на рецептор АПФ, с которым связывается вирус, когда проникает в организм. И он может обманывать вирус, заставляя связываться с ним, тем самым останавливая проникновение вируса в альвеолы. Полагаю, что этот препарат будет готов в следующем году. Он сможет прервать экспоненциальное, очень быстрое размножение вируса в организме человека.

Вы упоминали «фавипиравир», это японские разработки.

Это наш партнер. Fujifilm Россия — это «Р-Фарм».

Но в России его будет производить РФПИ и «Химрар».

Нет. Препарат «авиган» [торговое название «фавипиравира»] — продукт компании Fujifilm. До своей регистрации он тоже шел 20 лет. В прошлом году патент «фавипиравира» закончился, и в России он не зарегистрирован до сих пор. Мы начали регистрацию. Параллельно идут разработки дженериков. Их делает компания «Химрар», которая взяла деньги у РФПИ. Могу сразу сказать, что мы ничего против не имеем. Конечно, в обычной жизни мы бы сказали, что там масса патентов дополнительно используется: метод производства, технология синтеза, и так далее. Сейчас — да, пожалуйста. Если успеют быстрее сделать — мы скажем «большое спасибо».

А этот препарат действительно лечит коронавирус? Или это тоже не доказано?

По большому счету, не отличается от «лопинавира» и «ритонавира». Но, надеемся, что да. Самая большая надежда была на «ремдесивир». «Авиган», например, имеет очень тяжелые побочные эффекты, и все к нему очень осторожно относятся. В Корее он не сработал вообще.

Получается, что лекарства от коронавируса хотя бы с 80% вероятностью излечения не существует еще?

Ну что вы. Данные по «ремдесивиру» были по другому коронавирусу, MERS. Но смотрите, его практически бесплатно в рамках большой программы раздавали в Америке всем подряд. И мы видим, что в Америке ситуация эпидемиологическая и по количеству тех, кто из инфицированных стал тяжело заболевшими, наверное, хуже, чем где бы то ни было в мире, что говорит о том, что  это лекарство не панацея.

А есть ли хоть какие-то прогнозы, когда может появиться лекарство?

Сейчас все перебирают зарегистрированные на сегодняшний момент продукты, которые влияют на те или иные вирусы. И смотрят, как они будут влиять на этот коронавирус. Конечно, они как-то влияют. Но они под него впрямую не заточены. Появится ли препарат именно для коронавируса, или, который лучше всего именно с коронавирусом справится? Конечно, появится. Сколько времени на это уйдет? Год минимум. И может быть, это будет «фавипиравир». Может быть, «ремедисвир». Может быть, «лопинавир». Может быть, «гидрохлорохин». А может быть, еще какой-нибудь препарат. У нас сейчас есть два или три продукта на этапе лабораторных и ранних клинических исследований, показывающих 80 – 85% эффективности на коронавирус in vitro [в пробирке]. Но будет ли это работать уже у больных — не знаю.

Это ваш препарат?

Наша с корейцами разработка онкологического препарата, гематологического. Пока показывает очень мощный результат.

Он тоже только через год будет?

Все препараты могут появиться быстро, но не раньше чем через полгода — год мы поймем, что они действуют лучше других, или что они вообще работают. Все вирусы разные, но у них много общего. Мы пытаемся найти в них сходства и атаковать. Например, малярия. Ты сначала принимаешь лекарство, а потом едешь в местность, где можно заразиться малярией. Лекарство дает способность сопротивляться болезни. Наша основная задача сейчас — найти такое лекарство, которое бы работало профилактически. Мы пытаемся разобраться, сможет ли какой-то из известных сейчас препаратов работать таким образом.

 «Слишком он хорош»

Это же будет супервзрыв на рынке, если такой препарат кто-нибудь произведет?

Я не думаю, что здесь можно говорить о суперрынках и супервзрывах. Более того, я могу сказать, что когда эпидемия пройдет, появится иммунитет, и, скорее всего, все будут к нему относиться, как к некому прошлому. Хотя, конечно, вирус исключительный. Многие говорят, что он носит характер такой, искусственный. Потому что слишком он хорош. Передается всеми путями. Не знаю, так ли это.

Ну, так получается, что как раз когда возникнет такое лекарство — абсолютно все захотят его выпить, чтобы уж точно этим не болеть.

Такие лекарства, конечно, возникнут. И их будет много. Самое главное, что рано или поздно появится вакцина. Мы будем знать намного больше про то, как бороться с COVID, когда у нас наберется больше данных. Сейчас мы ввозим в страну большое количество экспресс-тестов ферментного анализа. Чем больше у нас будет данных, тем быстрее будет понятно, что с этим делать, как с этим бороться.

Мы — это в смысле «Р-Фарм»? Вы тоже тесты ввозите?

Я про «Р-Фарм» говорю, конечно. У нас на этой неделе будет более 10 млн тестов. Но, еще раз, мы здесь не одиноки.

Вы будете эти тесты реализовывать через аптеки или продавать государству?

Даже не задумываюсь. Сейчас главное обеспечить их доступность. Еще раз, для нас COVID – это не бизнес.

Но вы же все-таки бизнесмен. Вы не можете взять просто, привезти и ждать, когда их кто-то раскупит. Вы, наверняка, представляете себе каналы сбыта.

Спрос огромный, поверьте мне. В том числе у промышленных предприятий — для своих сотрудников. Будем дарить в огромных количествах. И дарим.

А Ростех тоже будет и в отношении тестов единственным поставщиком?

Я понятия не имею. Спросите у Ростеха.

Как вам в целом такая конструкция?

Мы на позицию единственных поставщиков никогда не претендовали и не претендуем. Будет единый оператор — будем все отдавать оператору.

Ну, то есть вам все равно? Ведь была громкая история с монополией Ростеха на вакцины.

Не могу комментировать решение подобного рода. Порядок должен быть. И управление, скажем, дирижирование системой спроса и предложения должно быть. Особенно в условиях дефицита. То, что оно должно быть разумным, рациональным и необременительным — наверное, тоже. Я не очень понимаю идеи, когда аптекам предлагают продавать маски с 10-ти копеечной наценкой. Я не уверен, что аптеки смогут это сделать. 

Хочется услышать ваш прогноз. Как думаете, когда мы достигнем пика? И когда болезнь пойдет на спад?

Инкубационный период — около 14 дней. От 7 до 14-ти. Поэтому все, кто выявляются сейчас — это те, кто привезли с собой коронавирус с каникул. Или те, кто с ними контактировал. Соответственно, с учетом того, что с 30-го марта начались первые действия, направленные против распространения коронавируса, мы можем рассчитывать на некоторое легкое замедление в контексте экспоненциального роста. Но это не замедление роста, а замедление экспоненты. Я ожидаю, что у нас будет 100 000 подтвержденных инфицированных в течение месяца. 

После этого инфекция пойдет на спад?

Все будет зависеть от того, насколько корректно мы будем соблюдать свои режимы самоизоляции. Если мы себя будем хорошо вести, то я думаю, что Россия сможет зафиксировать свой «потолок» роста примерно до 100 000 инфицированных. И после этого начнется спад.

То есть, получается, к июлю карантин может быть отменен?

Может, и раньше — в июне. Карантин носит очаговый характер. Карантин можно снимать когда, во-первых, 14 дней подряд снижается количество новых случаев заражения, во-вторых, когда нет дефицита коек для больных, в-третьих, когда есть поголовное тестирование и, в-четвертых, когда мы понимаем источник каждого нового случая заражения. Когда эти четыре условия выполнены, можно открывать школы, предприятия, детсады. Это абсолютно достижимо. 

Когда мы примерно достигнем пика? 

Есть три пика. Пик, когда заражаются. Мы это не видим. Дальше — пик, когда мы идентифицируем зараженных. То есть, оттестировали, посмотрели — нашли. И пик заболевших. Когда те, у кого болезнь проходит в тяжелой форме, попадают в больницу. А еще есть пик смертности. Вот все, помните, долго говорили, что в Германии потрясающая статистика, что там заболевших под 100 000 уже, а умерших — меньше тысячи. Меньше 1%. Ну так вот сейчас там уже 5%. Почему? Потому что система здравоохранения очень хорошая, всем хорошо обеспечены: реанимация, вентиляция легких, мембранная оксигенация. Пациенты там умерли позже. В Италии они в больницу попали — через неделю умерли. А в Германии 3-4 недели боролись. Да, очень важно бороться. Это не значит, что все умрут. Это значит, что организмы половины из тех, кто борется, найдут резервы и победят болезнь. Это очень важно. Поэтому, я считаю, что пик заражений в России наблюдается сейчас, пик регистрации новых случаев будет к началу мая, а пик загрузки стационаров и системы здравоохранения — к середине или концу мая. Это самые тяжелые периоды, которые нужно пережить. Пик смертности, к сожалению, может быть и позже. Но я надеюсь, что мы обойдемся малым количеством погибших.

 «Лучше, чтобы мы жили в режиме Кореи»

Насколько вообще мы оказались подготовлены, как страна, учитывая, что, действительно, у нас было время и чему учиться.

Похоже, пока что мы подготовлены лучше США, самого богатого и самого инвестирующего в систему здравоохранения государства. Идеально ли то, что мы делаем? Ну, наверное, нет. Было бы лучше, если бы мы жили в режиме Кореи, которая ввела абсолютный контроль. Или Китая. Вот в этой части нам, скажем, сложнее, чем тем государствам, которые имеют больший уровень дисциплины и самодисциплины. В Японии никогда человек, у которого кашель, насморк или ОРВИ, не выйдет на улицу без маски. И никогда не нарушит правила.

А с точки зрения готовности медицины, обеспеченности лекарствами и аппаратурой? 

Я считаю, что если оценить нашу степень готовности, я бы поставил оценку 4, понимая, что 5, к сожалению, ставить некому. Т.е. я не знаю, у кого это получилось намного лучше. Понятно, что Китай смог развернуть свою [фармацевтическую] промышленность намного быстрее, чем мы. Но Китай эта фабрика всего мира.

Мы могли бы два месяца разворачивать эти фабрики, глядя на Китай.

Разворачивали. Я могу за свою отрасль сказать. Перед нами стояли вызовы с точки зрения лекарственных препаратов и лечения. Мы максимально быстро разгоняли и расширяли производственные возможности и по целому ряду продуктов. Несмотря на то, что спрос вырос на отдельные, конкретные позиции так, как никто не мог рассчитывать, у нас получается удовлетворять. При этом цена ни на один из препаратов ЖНВЛП ни на рубль не выросла, ничего не подняли.

 «Черный день пришел»

Президент дал правительству пять дней на подготовку второго пакета мер по поддержке бизнеса. Можете назвать три основные меры, которые необходимо в этот пакет включить?

Если говорить про меры поддержки экономики, то, во-первых, необходимо поддержать компании в части сохранения ими занятости. В этом контексте мера №1, и она совершенно очевидная, это радикальное сокращение на ближайшие три месяца налогов на фонд оплаты труда. И даже более того, субсидирование части заработных плат для компаний частного сектора. Мы предлагаем в размере 20% от фонда оплаты труда, но в пределах одного МРОТа (12130 рублей). Конечно, для государства это расходы, но если сейчас начнется безработица, выпадающие доходы все равно будут. Более того, государство попадет в ситуацию, когда оно должно будет компенсировать потерянные рабочие места сторицей, то есть, многократно выплачивая соответствующие пособия и поддерживая граждан. Сейчас мы пытаемся помочь компаниям сохранить рабочие места.

А есть примерная оценка размера этой поддержки в денежной форме?

Все зарплаты в экономике — это примерно 4 трлн рублей в месяц. Примерно 50% работающих заняты в частном секторе, это 2 трлн рублей зарплат каждый месяц. Всего в частном секторе работают 35 млн человек. Многие из них получают меньше 60 000 рублей, средняя заработная плата по стране — 30 000 — 40 000 рублей в месяц. Таким образом, компенсация в 20% от зарплаты составит 8 000 — 9 000 рублей, при этом мы предлагаем вообще не субсидировать зарплаты выше 5 МРОТ. Грубо получается, что в месяц на такие субсидии государству надо примерно 300 млрд рублей. Если распространить эту меру на псевдогосударственный сектор — акционерные компании с большой долей госучастия — потребуется 350-400 млрд рублей в месяц. Нам коллеги из правительства часто говорят, что меры, стоимостью больше 50 млрд рублей, нам не по карману, что таких ресурсов нет. Этот подход сейчас, к сожалению, не сработает.

То есть, правительство готово потратить максимум 50 млрд рублей?

Мы считаем, что это полумеры. Страна закредитована меньше, чем почти все референтные для нас страны. Нет никаких сомнений в том, что мы можем занять 10-15 трлн рублей, увеличить свой госдолг. И этих 10-15 трлн, безусловно, хватит для того, чтобы полностью преодолеть экономический кризис, вызванный пандемией. Эти деньги придется потратить. Эта ситуация все равно не обойдется нам меньше, чем в 8-10% ВВП. Начнем раньше — обойдемся меньшей ценой и спасем, что называется, пациента. В данном случае российские предприятия. Начнем позже, все равно все это истратим. Но профилактика всегда дешевле, чем лечение критических состояний. Это хорошо понятно в медицине, но на самом деле это работает и в экономике.

А 10-15 трлн - это только на поддержку бизнеса?

10-15 триллионов, на мой взгляд, это комфортный размер дополнительного долга, который государство могло бы взять. Я молчу про то, что у нас есть ФНБ и золотовалютные резервы на 45-50 трлн рублей. Я считаю, что это как раз та подушка, которую можно держать на еще более крайний случай, хотя «крайнее» уже не придумаешь. Президент говорил, что мы копили кубышку на черный день, кстати, благодаря очень эффективной работе Центрального банка и Минфина. Можно сказать, черный день пришел.

Возвращаясь к мерам поддержки бизнеса. Какие еще меры вы предлагаете?

Радикальные сокращения или обнуление всех социальных налогов на ближайшие три месяца.

Вроде соцвзносы уже отменили?

По соцвзносам на сегодняшний момент принято решение отсрочить их уплату на шесть месяцев. И только компаниям МСП. Которые все равно начнут банкротиться, когда обанкротятся те компании, с которыми они работают и которым они продают свою продукцию.

Это вы про крупный бизнес сейчас?

Нужно все налоги на фонд оплаты труда для заработных плат, скажем до 10 МРОТ, заморозить. Не только для малых и средних предприятий, для всех. И не отсрочить, а отменить на три месяца. Это может стимулировать компании попробовать с учетом дополнительных субсидий поддержать занятость. И даже при условии резкого сокращения операционной деятельности сохранить свои команды и рабочие места.

Возникает ощущение, что вы отстаиваете точку зрения государства. Что делает бизнес в кризис? Сокращает издержки. В том числе персонал. А вы говорите: нет, нужно сохранять рабочие места.

Вот мы сейчас активно пытаемся поддерживать МСП. Они первые принимают на себя удар. Но, с другой стороны, они настолько гибкие, что им обычно легче в случае совсем критической ситуации разбежаться и сбежаться.

Но, все-таки, на ваш взгляд, не находитесь ли вы и ваши коллеги в некоторой ловушке? С одной стороны, ты должен сокращать издержки, с другой стороны, только попробуй кого-нибудь уволить. Там же вплоть до уголовного наказания.

Поддержать занятость насильственно никогда не получится. Предприниматель всегда сможет выйти из-под этой ответственности просто через банкротство. Хорошая ли это мера? Конечно, отвратительная. Но если у тебя просто нет выручки, а при этом есть издержки, тебе могут сколько угодно угрожать, но платить-то зарплату нечем. Понимаете? Это не вопрос оптимизации, это вопрос возможности находить средства на эти платежи.

Почему предприниматели все-таки должны пытаться сохранить команды? Помимо эмоциональной компоненты, то есть помимо того, что с коллективом часто возникают близкие, личные связи, есть еще один важный момент. Если я свою команду распустил, то, завтра, когда кризис кончится,  быстро я ее уже не соберу. Все. То есть, я заранее для себя зафиксировал, что конкурентоспособным я больше не буду. Мое место займут другие. Если мы говорим про то, что кризис приведет к фильтрации ненужных элементов команды, то есть, к сокращению избыточных сотрудников — это хорошо. Вот этих людей, собственно, удерживать точно не надо. И государство им должно помогать через трудоустройство. Но всех, кого есть надежда, скажем, задействовать после восстановления экономики и после выхода из кризиса, предприниматели должны постараться у себя сохранить. Следующая мера — это поддержание спроса тогда, когда спроса нет. Внешний спрос у нас остановился. Сейчас останавливается внутренний потребительский. Кризис полноценно накрыл экономику в конце марта.

Кто виноват-то в итоге? Коронавирус?

Конечно, сейчас, да. Исключительно. Это эпидемиологическая ситуация от начала и до конца.

 «Дефибриллятор для экономики»

Как предлагаете поддержать спрос?

Есть разный спрос — предприятий, граждан, государства. Возьмем граждан. Надо смотреть те отрасли, где больше всего занятых и где наличие спроса максимально влияет на большое количество предприятий разных отраслей. Самый классический пример — ипотека. Если человек покупает квартиру, он покупает и работу строителей, и стройматериалы, всякие бытовые изделия: тостеры, холодильники, мебель. То есть, это такая очень большая история. Значит, первое, что нужно сделать для того, чтобы точечно поддержать спрос – это ввести режим ультральготной ипотеки. Примерно, как на Дальнем Востоке — 2% плюс небольшая комиссия банкам. Может быть, 2+2. Сейчас ипотечная ставка 10, а должно быть намного привлекательнее, чтобы люди подумали и решили, что даже в кризис надо не сберегать, а поддержать экономику спросом. Раз. Дальше, рассрочки, отсрочки и субсидии в помощь, с точки зрения банковской системы, для поддержания потребительского кредитования. Потребкредиты нужно давать. 

У нас и так недавно был бум потребкредитования. Все и так закредитованы, мечтают о кредитных каникулах. А вы говорите, давайте еще выдадим.

Я согласен, и эти каникулы сейчас должно оплатить государство для того, чтобы потребление не остановилось окончательно. Оно и так остановилось, люди из домов не выходят. Но чтобы они хоть что-то покупали, заказывали, в конце концов.

А это не должна быть единовременная выплата, как в европейских странах?

Такая мера возможна. Поэтому мы просили, как минимум, максимально ускорить выдачу всех обещанных и возможных мер социальной поддержки — семьям с детьми, ветеранам, всем-всем-всем. Нужно сейчас дать денег, чтобы они, в том числе, сохранили хоть какой-то уровень спроса в экономике. Это важнейшая мера. Если этого не хватит, а этого, наверное, не хватит, хорошей мерой, действительно,  является прямая субсидия гражданам. 

Какого размера она должна быть? 

Не знаю. Это более сложный вопрос. И здесь можно истратить любую сумму. Но, как минимум, сейчас мы должны попробовать поддержать тот спрос, который можно поддержать, не тратя большие деньги, а просто, например, субсидируя или замораживая проценты. Если у тебя есть тысяча рублей, ты все раздал, она у тебя кончилась. Если ты на тысячу рублей субсидировал процентные ставки, то фактически людям на время досталась не тысяча рублей, а 20 000 рублей. Поэтому, что касается прямой раздачи денег гражданам, это последняя, самая крайняя будет мера и она, наверное, все-таки должна носить адресный характер.

Дальше. Государство. У государства есть государственный заказ в большом объеме. Мы уже получили подтверждение [от правительства], что мы не режем планы бюджетных расходов этого года. Давайте их все просто сместим с четвертого и третьего квартала на второй. Максимально авансируем, насколько можно. Чтобы эти средства поступили в экономику, заставили, что называется, вращаться экономическое колесо. Это, фактически, тоже ничего не стоит. При этом так у предпринимателя возникнет залоговая масса для того, чтобы продолжать кредитоваться. Сейчас мы так плавно переходим к третьей мере.

Пока еще не перешли, небольшой вопрос. Сейчас вы, наверняка, слышали, идет вал критики московских властей, связанный с тем, что они не останавливают свою программу по благоустройству, тратят на это миллиарды. А денег на поддержку пострадавших от коронавируса якобы нет.

То, что мэрия Москвы не сокращает свои расходы любого рода, это самое умное и мудрое решение, которое можно принять в этой ситуации. Можно ли перепрофилировать одни типы расходов на другие, не знаю. Это вопрос уже операционного управления городом. Если мы видим, что стройотрасль, например, внезапно вся оправилась — всем дали денег на ипотеку. А вместо этого провалилась, например, отрасль производства продуктов питания, то, может быть, можно сократить госзаказ на благоустройство и увеличить госзаказ, например, на продукты для определенных категорий граждан. Я утрирую.

Понятно. Ваша третья мера.

У компаний нет средств на операционную деятельность, и уж тем более на любого рода инвестиционные проекты, даже мелкие. Я говорю не о строительстве нового большого завода. Сейчас не до этого. Я говорю, например, о поддержании существующих особо опасных объектов. О модернизации существующих производственных линий, которые без плановых инвестиций могут сломаться, остановиться, встать. Я сейчас даже не про техногенные катастрофы говорю. Хотя это тоже большой риск. Просто про обеспечение бесперебойной работы промышленности. Все это не будет работать, если у нас не будет нормального кредитного плеча, если у нас не будет банковского кредита.

А банки сейчас четко понимают, что начинается кризис неплатежей всех всем, и как следствие, банкротств. У них все время будет усложняться ситуация с резервированием. И они на сегодняшний момент становятся в более консервативную позицию. Вот здесь очень важно регулятору, Центральному банку растолкать систему кредитования предприятий. Мотивировать банки поддерживать кредитом российские предприятия: государство может субсидировать банки, помогать им принимать решение о рассрочках с последующей реструктуризацией этого кредита. Расширять каникулы, грейс-периоды.

Вы говорили, банки готовятся к банкротствам. А у вас какие прогнозы?

Все довольно понятно, что может произойти. Во-первых, безработица у нас может вырасти до 10-15%. Т.е. 7-10 млн безработных. Производство может упасть процентов на 7-8. То есть, мы можем получить падение ВВП в негативном сценарии вплоть до 8%.

А когда могут начаться массовые банкротства?

Знаете, это все очень быстро. Было такое грубое слово в каком-то фильме – кластерфак (clusterfuck). Т.е. когда  проблемы, как карты, начинают валиться одна за другой. Если он начнется, остановить его будет очень сложно, его не поймаешь.

А сколько обанкротится неизбежно компаний по вашим оценкам?

Я думаю, что хороший сценарий, если кризис не переживут 10% компаний. Плохой, если 50%. Собственно, где-то в этом диапазоне нам нужно жить.